Lupus non mordet lupum (лат. - Волк не кусает волка)
Самое начало осени, когда до зимы еще далеко и листья на деревьях были еще по-летнему зеленые, но воздух был уже кристально прозрачен. Такой бывает только после холодных ночей. Небо необычайно высокое и похоже на стекло. Осеннее небо. Октябрьское. В таком небе легко в воображении рисовать рыб, огромных, медлительных рыб, которые рассекают воздушные потоки и не спеша плывут куда то по своим рыбьим делам.
Глубокий вдох, воздух холодной покалывающей волной проникает в легкие, сворачивается там клубком, а потом не спеша выходит наружу, вытягивая влагу, белесым облачком поднимается вверх. Молодой человек проводил взглядом облако своего дыхания, останавливаясь взглядом на высоком небе. Русые волосы, пробивающаяся седина, молодой и усталый. Если присматриваться к его слегка сутулой фигуре, то можно было почти физически ощутить исходящую от нее усталость. Словно не двадцать пять лет было этому человеку, а как минимум шестьдесят. Такую усталость можно увидеть у человека прошедшего тяжелую войну, который сидя на лавочке перед домом, греясь на солнышке, все еще находятся в центре военных действий, когда кругом одна смерть и смысла жить, в таком состоянии, совсем нет.
Встряхнув головой, молодой человек заправил за ухо почти полностью седую прядь и натянул на нос шерстяной шарф, видавший и лучшие времена. Сначала не спеша, потом все быстрей и быстрей, он пошел вперед по парковой дорожке, руки в карманах, слегка нахохлившись. Со стороны этот человек, наверное, походил на старую большую собаку, которую в неурочный час погнал куда то инстинкт. Дикую, очень дикую собаку или даже волка. В парке было тихо и спокойно, в такое раннее воскресное утро даже молодые мамаши предпочли сидеть дома со своими детьми. Дорожка, когда то мощеная красной плиткой, а сейчас поросшая местами травой и мхом, вывела к небольшому отдельно стоящему домику.
Для такого маленького города, как этот, не было ничего удивительного в уединенно стоящих домах, чаще всего в них жили пожилые пары, которые хотели покоя в конце своих дней, но этот был особенным, совсем крохотный, неказистый, больше походил на летнюю мансарду. « Моя милая берлога» - ласково называл это строение сам владелец, проводя рукой по перилам крыльца с облупившейся белой краской. Вместо почтового ящика около дома была подставка под уличные летние цветы, в ней лежал уже добрый десяток конвертов, одни совсем белые, с четкими штампами, явно принесенные совсем недавно, другие пожелтевшие, потрепанные, чернила так смазаны, выцвели от времени, что невозможно разобрать ни одной буквы. Молодой человек остановился, расстегнул несколько пуговиц серо-бежевого пальто и из внутреннего кармана достал новое письмо, беленькое, с яркой красной маркой, аккуратно положил в ящик.
- Мерлин, что же я такое творю. – Человек устало прикрыл глаза и потер переносицу. – Пора все отпустить, война же закончилась и Дамблдор, как всегда, прав. Всегда прав. А я нет.
Ремус Люпин, некогда бывший мародер, как они сами себя называли, стратегический глава всех шалостей, переворачивающих школу волшебства и чародейства Хогвартс с ног на голову, стоял и смотрел на письма, которые уже несколько лет писал для тех, кто все равно их не получит. Для забияки Джеймса, которого больше нет. Для неугомонного Сириуса, который сделал… сделал это. До сих пор больно даже подумать о том, что произошло тогда. И даже для малыша-надоеды Питера, который, такой маленький и наивный, постоянно ходил за ними хвостиком, а теперь его тоже нет. Лунатик, вот единственный кто остался от королевской четверки шалунов.
- Кого я обманываю? – Люпин опустил руку, которой собирался собрать все письма разом и выкинуть, сжечь, порвать, сделать с ними хоть что то. – Это мое личное не очень большое и даже совсем не агрессивное сумасшествие.
С окончания войны прошло три года, магическое общество успокоилось и вошло в мирное русло существования. Жизнь идет, зло побеждено и наказано, выжившие счастливы. А те, кого покалечила война… Они тоже счастливы. Уединенно, в маленьких городках, в домах на отшибах. Осенью, ранним воскресным утром они счастливы.(с)
Глубокий вдох, воздух холодной покалывающей волной проникает в легкие, сворачивается там клубком, а потом не спеша выходит наружу, вытягивая влагу, белесым облачком поднимается вверх. Молодой человек проводил взглядом облако своего дыхания, останавливаясь взглядом на высоком небе. Русые волосы, пробивающаяся седина, молодой и усталый. Если присматриваться к его слегка сутулой фигуре, то можно было почти физически ощутить исходящую от нее усталость. Словно не двадцать пять лет было этому человеку, а как минимум шестьдесят. Такую усталость можно увидеть у человека прошедшего тяжелую войну, который сидя на лавочке перед домом, греясь на солнышке, все еще находятся в центре военных действий, когда кругом одна смерть и смысла жить, в таком состоянии, совсем нет.
Встряхнув головой, молодой человек заправил за ухо почти полностью седую прядь и натянул на нос шерстяной шарф, видавший и лучшие времена. Сначала не спеша, потом все быстрей и быстрей, он пошел вперед по парковой дорожке, руки в карманах, слегка нахохлившись. Со стороны этот человек, наверное, походил на старую большую собаку, которую в неурочный час погнал куда то инстинкт. Дикую, очень дикую собаку или даже волка. В парке было тихо и спокойно, в такое раннее воскресное утро даже молодые мамаши предпочли сидеть дома со своими детьми. Дорожка, когда то мощеная красной плиткой, а сейчас поросшая местами травой и мхом, вывела к небольшому отдельно стоящему домику.
Для такого маленького города, как этот, не было ничего удивительного в уединенно стоящих домах, чаще всего в них жили пожилые пары, которые хотели покоя в конце своих дней, но этот был особенным, совсем крохотный, неказистый, больше походил на летнюю мансарду. « Моя милая берлога» - ласково называл это строение сам владелец, проводя рукой по перилам крыльца с облупившейся белой краской. Вместо почтового ящика около дома была подставка под уличные летние цветы, в ней лежал уже добрый десяток конвертов, одни совсем белые, с четкими штампами, явно принесенные совсем недавно, другие пожелтевшие, потрепанные, чернила так смазаны, выцвели от времени, что невозможно разобрать ни одной буквы. Молодой человек остановился, расстегнул несколько пуговиц серо-бежевого пальто и из внутреннего кармана достал новое письмо, беленькое, с яркой красной маркой, аккуратно положил в ящик.
- Мерлин, что же я такое творю. – Человек устало прикрыл глаза и потер переносицу. – Пора все отпустить, война же закончилась и Дамблдор, как всегда, прав. Всегда прав. А я нет.
Ремус Люпин, некогда бывший мародер, как они сами себя называли, стратегический глава всех шалостей, переворачивающих школу волшебства и чародейства Хогвартс с ног на голову, стоял и смотрел на письма, которые уже несколько лет писал для тех, кто все равно их не получит. Для забияки Джеймса, которого больше нет. Для неугомонного Сириуса, который сделал… сделал это. До сих пор больно даже подумать о том, что произошло тогда. И даже для малыша-надоеды Питера, который, такой маленький и наивный, постоянно ходил за ними хвостиком, а теперь его тоже нет. Лунатик, вот единственный кто остался от королевской четверки шалунов.
- Кого я обманываю? – Люпин опустил руку, которой собирался собрать все письма разом и выкинуть, сжечь, порвать, сделать с ними хоть что то. – Это мое личное не очень большое и даже совсем не агрессивное сумасшествие.
С окончания войны прошло три года, магическое общество успокоилось и вошло в мирное русло существования. Жизнь идет, зло побеждено и наказано, выжившие счастливы. А те, кого покалечила война… Они тоже счастливы. Уединенно, в маленьких городках, в домах на отшибах. Осенью, ранним воскресным утром они счастливы.(с)
